— Вы работали с Олегом Ефремовым…

— Ну, разумеется!… И с Людмилой Гурченко – в концертах, и с Евгением Евстигнеевым, и с Анастасией Вертинской… А Олег Николаевич даже дал мне право поставить в «Современнике» пьесу «Волемир» Фридриха Горенштейна (который был диссидентом, опубликовал в знаменитом антисоветском альманахе «Метрополь» роман «Ступени», про шахтеров, за что был в некоторой степени преследуем, а потому выступил сценаристом «Соляриса» Андрея Тарковского под вымышленной фамилией) и на главную роль я пригласил Андрея Мягкова, который, к сожалению, ушел к Пырьеву сниматься в «Братьев Карамазовых» — и тогда пришел Олег Даль.

— Блистательный Олег Даль!..

— Невероятно обаятельный, флегматичный, но совсем другой…непохожий на Мягкова…

— А каким был Ефремов?

— Он был рыцарь театра, безусловно. Жесткий, все время была ротация, как теперь говорят, жесточайший отбор в коллектив. В труппе всегда не более 38 человек.

— Говорят, Ефремов злоупотреблял алкоголем…

— По разным причинам люди пьют. В те годы это было очти нормой, хотя Ефремову это было противопоказано, так что врачи поражались, как он еще жив, печень была – решето. Хотя при всем при том утром он всегда был в театре, в рабочей форме – жесткий, злой, но всегда на репетеции и репетировал с полной отдачей.

— И даже получил в 70-м приглашение руководить МХАТом.

— Это Фурцева. Ей понравилась в «Современнике» трилогия «Декабристы»  — «Народовольцы» — «Большевики», поставленная к 100-летию Ленина, и она пришла на банкет после премьеры. Я предусмотрительно позвал Николая Сличенко (а мы с ним в те времена дружили семьями) с цыганами, хор запел «За дружеской беседою» в честь Екатерины Алексеевны, и она, подчинившись традиции, выпила несколько рюмок, что пришлось ей по вкусу- таким образом цыгане смягчили все прежние конфликты и недоразумения, что были между Фурцевой и Ефремовыме. Вскоре он стал главрежем Художественного. Но любил он всю жизнь Нину Дорошину. А МХАТ хотел вернуть тот – Станиславского и Немировича-Данченко. А времена-то уже были другие. Не вернул. Это было просто уже невозможно.

— А как отнесcя к его уходу «Cовременник»?

— Как к предательству. 17 человек в знак протеста ушли из современника, но лучших он перетащил

— А реакция Художественного?

— «Старики» стали уходить, один за другим

— В другие театры?..

— Уходить из жизни, увы… Но они успели доказать Ефремову, что МХАТ – это не цех для сталеваров и не комната для парткома, что эстетика Художественного – иная.

— Да, МХАТ был театром подлинных денди – Павел Масальский, Антолий Кторов…

— …Владлен Давыдов — какой он был в роли императора в «Амадее» Питера Шеффера – настоящий аристократ! И, вы знаете, даже более красивый — по-мужски – чем Грегори Пек.

— А сегодня красота как-то вообще осталась в прошлом – дивы, некогда блиставшие на подмостках, в кино…

— Инна Макарова, Лариса Юдина…Элина Быстрицкая была очень красива, но холодна, для Аксиньи в «Тихом Доне» все же нужна особая манкость, особенная привлекательность. Как у Татьяны Пилецкой…

— Знаменитые «Разные судьбы»…

— …Да, ее Таня Огнева – и внешность, и чувственность, и та самая манкость — все было. И —  женственность!

— Кстати, Татьяна Пилецкая и по сей день на сцене — в «Балтийском доме» в Санкт-Петербурге играет Мамуре в одноименной пьесе Жана Сармана. Когда-то в этой роли блистала Елена Николаевна Гоголева на сцене Малого.

— А я вот как-то не понимал ее величия…

— А с кем вы дружили?

— С Женей Евстигнеевым, который был таким частым гостем у меня дома. Однажды мы поспорили с ним на коньяк, что Ефремов, для которого Женя был лучший друг и любимый артист, никогда не выгонит Евстигнеева из МХАТа. Это случилось после того, как Евстигнеев отказался быть в худсовете МХАТа и попросил сократить количество спектаклй с его участием, в связи со здоровьем. Тогда Ефремов отправил его на пенсию. А потом позвал назад — он не мог без Жени. Просто не мог. А Женя потребовал в итоге себе машину, в театр и из театра, и всякие другие преференции. И ушел за штат, где еще и больше платили. Потом также сделал Иннокентий Смоктуновский.

А еще дружил я с Геной Поповым, который был в те годы очень популярным акробатом, объездившим весь мир, и который делал стойку на одной руке на последней площадке Эйфелевой башни. А когда его, вместе с Роланом Быковым и Павлом Кадочниковым прогнали вначале из ресторана ВТО, а потом из ресторана «Шереметьево» (где они кутили ночью, ибо в Москве было все закрыто), то вся компания улетела «приходить в себя» в пивной ресторан «Аквариум» в…Хабаровск. А обратным рейсом все тут же вернулись в Дом актера. Не прошло и суток!.. В 46 лет Геша на одних руках спусткался с 9-го этажа на 1-ый. И на парадах-алле делал круг тоже всегда первый, с двухпудовой гирей на вытянутой руке… А погиб, когда делал стойку на одной из столичных высоток.
Да, были времена… Правда, без всех этих нынешних «королей юмора», с их беспробудно-беспросветной пошлостью, без всех этих «примадонн» и « императриц эстрады»…да, ведь, и все видят, что «король-то голый»…умному, как говорили древние латиняне, достаточно… А мы с вами будем сеять то самое «разумное, доброе, вечное», о котором писал еще 150 лет тому назад Николай Алексеевич Некрасов.
— И пел еще совсем не так давно Иван Семенович Козловский.
— И как пел!..