Я Людмила Крауклис. Родилась в 1959 г. Москвичка. Фамилия у меня от дедушки, он был латыш. Крауклис по-латышски – это ворон. А муж у меня Воронов. Поэтому фамилию менять не стала: я ведь все равно тоже Воронова, только по-латышски! А бабушка у меня крымчанка и наполовину полька. А другие дедушка и бабушка, со стороны мамы, — северяне. Дедушка из Вятской губернии, бабушка – из Вологодской. Их я не знала, они умерли 
Люеще до моего рождения. На севере имена давали по святцам, как было положено, и у меня дедушка – Азария, прадедушка – Аполлос, прабабушка – Рахиль. На панихидах я всегда знаю, когда мою записку читают: таких имен больше ни у кого нет! Так вот во мне все намешано: юг, север, Латвия, Польша… И это здорово, мне нравится!
По образованию я филолог. Окончила филологический факультет МГУ, преподавала французский язык на том же факультете. Теперь я на пенсии, помогаю воспитывать внучку. Можно сказать, профессиональная бабушка! А свои филологические навыки стараюсь использовать на благо прихода: редактирую разные тексты, пишу заметки для приходского сайта и будущего виртуального музея.
В храм Всемилостивого Спаса меня привели две моих прабабушки: Вера Александровна Гриневская и Рахиль Николаевна Пантелеева. Привели, хотя я никогда их не видела: они обе умерли задолго до моего рождения. Но они были похоронены на кладбище Скорбященского монастыря, и, когда кладбище разоряли, родственники не стали их перезахоранивать. Так и остался теперешний парк Новослободский местом их последнего упокоения. Пришла я ко Всемилостивому Спасу не сразу. Я крестилась в 2007 г. в храме Святителя Николая на Трех горах у отца Андрея Лоргуса. И именно там, под руководством отца Андрея, которому я горячо благодарна, делала свои первые шаги в Церкви. Первое причастие, первая исповедь, первый Великий пост и первый годовой церковный круг… Столько всего важного произошло во мне за это короткое, казалось бы, время! Это не забывается! Ходила я и в другие храмы. Но все меня тянуло туда, где был Скорбященский монастырь, где лежат мои прабабушки… Как-то пришла на исповедь к отцу Александру. Поразило, какой он был внимательный и сосредоточенный, точно весь погруженный в совершающееся таинство. Пришла еще раз. Потом стала ходить регулярно. И, наконец, поняла, что здесь – мой дом, моя духовная семья. Вот уже скоро двенадцать лет, как я сюда хожу. Мне нравятся наши батюшки, нравится наш дружный приход и то, что здесь для каждого найдется дело. Нравятся наши совместные трапезы и приходские праздники: какая же семья без общего застолья! И я бесконечно благодарна Богу за то, что Он даровал мне все это! И, конечно же, благодарна нашему приходу, который так сразу и безоговорочно принял меня в свое лоно, и особенно отцу Александру!
Когда меня спрашивают, как я пришла к вере, я всегда отвечаю: «Да вот просто шла-шла… и пришла». И это действительно так. Господь вел, а я шла. Когда добровольно, когда с опаской, когда сопротивляясь… Долго шла. И слава Богу, что дошла все-таки! Я росла в семье не то чтобы совсем атеистической, но воцерковленных людей среди моих родных не было. Даже дедушка и бабушка, родившиеся еще в 19 веке и, конечно же, крещеные (дедушка как лютеранин, бабушка как православная), на службы никогда не ходили, и папу бабушка крестила просто «на всякий случай», как она говорила, а мы с сестрой и мама были и вовсе некрещеные, и Церковь мне в детстве представлялась как нечто запретное, таинственное, одновременно притягательное и пугающее. Очень хотелось заглянуть в какой-нибудь храм и посмотреть – а что там? А как это – церковь? И боязно было. Мне почему-то казалось, что как только я войду, все ко мне сразу обернутся и непременно скажут: «А ты что здесь делаешь, некрещеная?» Так и не решалась… А еще у нас дома в семейном альбоме была фотография священника. В рясе и с крестом на груди. Мама про него говорила: «Это дядя Саша, брат моей мамы». Священник… Человек из другого мира, из того самого загадочного и непонятного мира Церкви, и сам весь тоже загадочный и непонятный, не такой, как все… Еще мама говорила, что он служил где-то на Аляске и что после революции связь с ним оборвалась. Так я и считала, что мамин дядя, который был священником, уехал еще до революции в Америку и там и умер. И только не так давно от своей тети, маминой сестры, я с удивлением узнала, что, оказывается, «дядя Саша» после смерти своей жены принял монашество и стал епископом, сначала Сан-Францисским, потом Аляскинским и Алеутским, в юрисдикции Северо-Американской митрополии, а после войны перешел в Русскую Православную Церковь, вернулся на родину и стал архиепископом Омским и Тюменским. Скончался в 1948 году. Владыка Алексий (Пантелеев). Может, это он за меня молился – ТАМ! — чтобы я пришла к вере?
А поначалу никакой веры не было. Просто очень робкое любопытство. И только уже будучи подростком я наконец стала задаваться вопросом: а верить в Бога – это хорошо или плохо? И Бог – Он вообще есть или Его нет? Ответа пока не было, но хотелось, чтобы он был положительным, и этому немало способствовало знакомство с русской литературой, ведь она вся пронизана христианством! В 16 лет прочитала Евангелие от Матфея. Читала в тайной надежде, что вот прочту — и поверю! Помнится, серьезно споткнулась два раза: непонятно было, зачем подставлять вторую щеку и про Конец Света и Страшный Суд показалось уж слишком сурово. Но в целом очень сильно отозвалось в душе, я убедилась, что ничего прекраснее Евангельской истории нет и быть не может, и так захотелось признать, что все это правда, так захотелось поверить… и не поверилось. Может быть, как это ни странно, именно потому, что это было бы слишком хорошо… Короче, я разочаровалась и даже не стала читать остальные три Евангелия. И вопрос опять остался открытым, а церковные двери представлялись мне по-прежнему недоступными. И вообще мне подумалось, что христианство – это, может быть, очень хорошо, но это не для меня. Это я так решила. Но Господь, видимо, считал иначе, и если я от Него отвернулась, то Он-то от меня не отворачивался!
И вот спустя год или два я поехала с мамой на экскурсию во Владимир. Это было на 8 марта, то есть шел уже или Великий пост или какие-то подготовительные недели к нему, но я, конечно, в таких тонкостях тогда не разбиралась. Наша гостиница была в центре города. Вечером мы вышли погулять. Дошли до собора. Там был открыт придел, шла служба, и мы зашли. Народу было мало, богослужение подходило к концу, мы с мамой встали в сторонке. Потом служба закончилась, прихожане зашевелились, все подошли к амвону. И тут батюшка сказал: «Вот многие сейчас в Бога не верят, считают, что в храм ходить не нужно. Но мы с вами верим и поэтому должны соблюдать все, что предписывает нам Церковь», — и дальше стал давать наставления, что и как соблюдать. Это я уже не слушала. Но первые его слова почему-то буквально запали мне в душу. Я потом много думала, что же такое было в этих словах, что они так на меня подействовали? Ведь ничего же особенного батюшка не сказал: ну да, одни не верят, а другие верят… Ну и что? И только много времени спустя поняла: важно было не ЧТО сказал, а КАК сказал. Батюшка говорил про неверующих совершенно спокойно, без малейшего осуждения, только сожаление слышалось в его голосе. Может, и сказал-то, потому что увидел нас с мамой, «захожан»… «А мы с вами верим» — прозвучало так уверенно, так непоколебимо твердо и с такой внутренней радостью, что в сердце снова шевельнулась надежда: а может, все-таки вера – это настоящее? Мне словно сказали: «Смотри, мы – верующие. Мы верим. И нам от этого хорошо. Мы тебя не осуждаем, не принуждаем. Но если хочешь – иди с нами!» И я до сих пор благодарна этому неведомому батюшке, которого, возможно, уже и в живых нет, но который мне ясно показал, что двери открыты для всех, в том числе и для меня. И, конечно же, благодарна Богу, который устроил мне эту случайную, казалось бы, встречу.
Нет, я не побежала тотчас креститься. Впереди был еще длинный-длинный путь, полный и сомнений, и разочарований. Но начался он именно там, в древнем соборе древнего города Владимира. Не могу сказать, в какой именно момент я перешла от сомнений к вере: все происходило как-то очень постепенно. И ушло на это не просто несколько лет, а несколько десятилетий. А последний решительный шаг, то есть прийти в храм и принять крещение, сделать было труднее всего. Я ведь понимала, что это не просто так — обряд пройти, надо будет жизнь менять! Я к тому времени уже и на службы иногда ходила, и посты соблюдала, и с кое-какой церковной литературой познакомилась, а все равно было боязно. И тогда Господь послал мне маленькое чудо. Совсем маленькое. Но его значение для меня оказалось огромным!.
Дело было так. В Пасхальную ночь мы обычно ходили с мужем и дочерью в ближайшую церковь. На Литургию не оставались, но в Крестном ходе участвовали. А в 2006 году муж перед самой Пасхой уехал в командировку и должен был приехать только в Светлое воскресенье вечером. И просил нас с дочерью без него на Крестный ход не ходить, а то он будет волноваться, как мы пойдем одни ночью обратно. Я расстроилась, но решила, что мы сходим тогда в воскресенье на вечернюю службу: верующая подруга говорила, что там очень красиво поют какие-то «Чудеса», а я ни разу не слышала. Только нам надо было встречать мужа на Павелецком вокзале, и я боялась, что, если мы пойдем в церковь рядом с домом, то опоздаем. А я знала, что прямо у вокзала есть церковь Флора и Лавра, и решила, что мы пойдем туда. Приехали к пяти часам, даже заранее. А там служат в шесть! Это нам уже поздно. Вот незадача! Но ничего, в центре церквей много. Мы пошли по Новокузнецкой улице и стали заходить во все окрестные храмы. И всюду служба в шесть! Дошли почти до самого метро «Новокузнецкая». Я совсем приуныла, тем более что было уже почти половина шестого, и даже если где-то и служат в пять, то мы, конечно же, опоздали и никаких «Чудес» не услышим. И тут я вижу еще какие-то купола. Как выяснилось потом, это была церковь Климента, папы Римского. Она была на ремонте, вся в лесах, но мы увидели, что люди заходят в боковой придел. Подошли. И оказалось, что там, к моему удивлению, служат не в 5 и не в 6, а в 17.30, и служба вот-вот начнется! Вот уж действительно чудеса! Мы зашли. Придел маленький, уютный. Народу немного, все друг друга знают, все здороваются, христосуются, поздравляют, расспрашивают про детей, про общих знакомых… Такая теплая домашняя обстановка. А певчих всего трое, но каких! С прямо-таки божественными голосами! И пели они так слаженно, так вдохновенно! В общем, слушали мы с дочерью всю службу на одном дыхании, и мужа встретить как раз вовремя успели. И в душе у меня была такая горячая благодарность, что я тут же дала слово, что на следующую Пасху я буду уже крещеная. А слово, разумеется, надо держать. Вот так я, наконец, и крестилась 31 марта 2007 года, в Лазареву субботу. Слава Богу за всё!
А напоследок хочу пожелать нам всем: будем любить! Любить Бога, наших близких, наших батюшек, друг друга и наш приход. И тогда все у нас получится! А еще – будем почаще улыбаться. Особенно если видим кого-то впервые в нашем храме. Может быть, человек только-только переступил церковный порог и чувствует себя неуверенно и одиноко. Не спешите с советами и наставлениями! Просто улыбнитесь!
хора. Приглашали принять участие в нем всех, кто когда-либо мечтал постоять на клиросе, научиться петь в хоре, и поучаствовать в богослужении.
Скорбященском монастыре на ее средства и ее заботами был построен главный храм обители, собор Всемилостивого Спаса (1891-1894, архитектор И.Т.Владимиров). Акилина Смирнова, тайная монахиня Рафаила, скончалась в 1893 г., не дождавшись окончания строительства, и похоронена возле алтаря собора. Достраивал собор, согласно ее завещанию, И.Е.Ефимов. Впоследствии он сам много благотворил монастырю: приобрел колокола, построил часовню над могилой монахини Рафаилы и монастырскую ограду. На его средства возведены были трапезный корпус с храмом Архангела Рафаила (освящен в 1900 г.) и кладбищенский храм Трех Святителей (1910 г., архитектор П.А.Виноградов).
На протяжении всего времени существования обители монастырским священником был протоиерей Иоанн Сперанский (1847-1918), оставивший подробное «Историческое описание Московского женского общежительного «Всех скорбящих радости» монастыря» (М., 1915).